Холодных звезд зеркальный блик
На скулах ночи… (с) Dolphin
Ночь. Тишина. Темнота. Легкий ветер и едва ощутимая влага, туманом оседающая на коже. Запах свежести и шелест опавших листьев под ногами. Теплый свет в бесчисленных окнах многоэтажек и шорох копошащейся в мусорном баке бродячей собаки. Город спит. Его сердце бьется ровно, его кровь остывает в бесконечности холодных ночей. Город предчувствует наступление зимы и затихает, словно лютый холод уже проник в его вены, вспарывая их ледяными иглами безразличия. Город – лишь тень, сотканная из жизней тех, кто обитает в нем. Город молчит, молчит всегда и принимает. Он принимает все. И внезапно раздирающий тишину крик, полный нестерпимого, животного ужаса и неподдельного удивления. И глухой стук бессильно упавшего на асфальт тела. И влажный, хлюпающий звук погружаемой в еще живую плоть стали. И тихий шорох удаляющихся шагов, и тоненькую струйку крови, чертящую свой незамысловатый узор на согретом светом фонарей асфальте. Город видит все. Город знает все. Он видит, куда уходит человек, руки которого замерзают от высыхающей на них крови. Он знает, сколько боли и горечи этот человек носит в своей душе. Он видит, как остывает в узком и длинном, словно кишка, переулке тело другого человека. Он знает, что уставшее сердце ушедшего теперь успокоилось. Город видит, город знает. А его жители по-прежнему спят в своих квартирах, в своих постелях, в своих жизнях, слишком похожих на смерть. Его жители не хотят видеть, они не хотят знать. К тому моменту, как закончится эта ночь, выродившись в бледный, болезненный рассвет, кто-то из них проснется от привычной серой суетности бытия, разбуженный беспокойством. А к вечеру этого дня этот кто-то будет кричать от безысходности утраты, оттого, что собственный мир, сотканный из привычных мутных снов, просто распался с уходом другого человека. Этот кто-то будет задыхаться в тесной клетке собственной жизни, но уже через какое-то время он снова войдет в привычную колею. А где-то, совсем в другой части города, еще один человек будет смывать теплой водой застывшую кровь с собственных рук и печально улыбаться своему отражению в зеркале. Он, этот человек, поймет, что последний путь для него закрыт. И к утру в мутных отсветах восходящего солнца тело его будет раскачиваться на тонкой веревке, привязанной к крючку на потолке. Под его ногами будет валяться отброшенный стул, на пол будут скатываться светлые струйки мочи, а на подбородке будет высыхать слюна, стекшая из вывалившегося изо рта языка. Город знает все это. Эту историю и множество других, происходящих в это самое мгновение. Город видит все это, пока его жители спят в своих обычных снах, называемых ими жизнью. Но город молчит. Потому что он – всего лишь тень на задворках человеческого сознания...
Я сам до конца не понимаю, что я хочу этим сказать. Я не знаю, о чем я хочу попросить. И хочу ли вообще о чем-то просить? Я не знаю. Этот образ… Он построен на ощущениях, которые можно либо знать, либо нет. В нем отражена часть меня, часть моего восприятия, может быть не вполне осознанная мной самим. Этот образ навеян ночью. Те ощущения, из которых он соткан, я почувствовал их в ночи. Вот и все, что я могу сказать.